Поднимается ветер. Часть вторая, Вик.

— Вот сейчас сидим, едим, хорошо... А ночевать мы как будем...

(Сергей Рыбалкин)

Эта история началась за 80 километров до кемпинга в двух машинах, наполненных девятью очень унылыми, очень уставшими и очень голодными людьми. Унылыми, потому что время близилось к часу ночи, а мы все еще не доехали до лагеря. Уставшими, потому что из последних девяти часов жизни семь мы провели в машине, пробираясь по грунтовой дороге, свернув с которой можно было завязнуть в болоте или застрять в реке. Голодными, потому что последним нашим приемом пищи был завтрак, а завтракают люди гораздо раньше, чем час ночи.

Мы ехали так долго, что каждая минута, проведенная в машине, стала походить на пытку, но я сохраняла оптимистичный настрой, потому что в лагере нас ждали уже собранные палатки с расстеленными матрасами.

В тот день маршрут позволял нам два раза заночевать в одном и том же кемпинге, чем мы с радостью и воспользовались, сэкономив кучу времени на сборах палаток и, главное, машин. Оказалось, что вместить в два багажника девять чемоданов, а еще мешки с продуктами, плиты, столы и баллоны с газом, все-таки возможно, но для этого каждый сантиметр пространства должен быть израсходован с пользой, у каждой вещи должно быть свое место, и складывать вещи нужно в строго определенном порядке. На всю эту ювелирную процедуру у нас каждый день уходило около получаса. Поэтому, получив возможность не заниматься этим утомительным делом, мы распихали половину вещей по палаткам, забрав только самое ценное, и, довольные собой, налегке поехали наслаждаться красотами острова. Каким-то непостижимым образом еда не была причислена к самому ценному и осталась в палатках. Этим-то необдуманным поступком мы и обрекли себя на 13-часовой голод.

Дорога домой.

За час до лагеря водители остановили машины, чтобы немного размяться и перекурить. Я рефлекторно пошарила в кармане пассажирской двери в поисках еды, нащупала лишь фантики от давно съеденных конфет, расстроилась и открыла дверь, чтобы тоже выйти проветриться. Порывы холодного ветра быстро заставили меня передумать, всунуть обратно в машину ногу и покрепче закупорить дверь. Вскоре вернулся задумчивый Костя и рассказал, что, судя по прогнозу, в кемпинге нас ждет ураган с дождем. Все тронулись в дальнейший путь чуть более грустными и чуть более озабоченными, а я, глядя на сухой асфальт и чистое небо, думала, что и прогноз погоды может ошибаться.

Начавшийся через полчаса дождь заставил нас приуныть еще больше. Ребята мрачнели на глазах, в миллионный раз сокрушаясь, что из-за своей лени и глупости вынуждены сейчас ехать в эпицентр бури, а я цеплялась за мысль, что сегодня ветер не должен доставить нам проблем. В прошлый раз он мешал поставить палатки, но сегодня-то мы обманули стихию, сегодня-то наши палатки уже собраны, осталось только до них добраться.

Последние полчаса пути до кемпинга мы пытались развеять зловещее молчание в машине неловкими шутками про унесенные ветром в океан палатки, но, въехав в лагерь, к своей радости и печали одновременно, увидели их равномерно размазанными по поверхности земли, буквально прибитыми к ней ветром и дождем. Только аэродинамическая палатка Антона стояла невредимая и невозмутимая ровно в том виде, в каком он ее оставил.

Аэродинамическая палатка Антона

Тот факт, что палатки лежат на земле, не стал для меня пугающим или неожиданным. Судя по тому, что в Гриндавике меня всю ночь било по лицу тентом, скорее всего, там палатка лежала на земле абсолютно так же, только еще со мной внутри.

Но когда Костя подъехал к нашей палатке максимально близко и поставил машину против ветра, а она медленно и угрожающе поднялась с земли, сразу бросилось в глаза, что палатка какой-то неправильной формы. Кривая, трепещущая на ветру, она разбила последние робкие надежды, на то, что на сегодня наш путь завершен, что нам все еще есть, где укрыться этой ненастной ночью и отдохнуть после многочасовой тяжелой дороги.

Вид изувеченной палатки стал для нас сигналом к действию. Сбросив с себя сонное оцепенение, ребята выхватывали из рюкзаков непромокаемые штаны, экипировывались в них за считанные секунды и, как солдаты звездного десанта, вываливались из машины навстречу новой битве с непогодой. Только вот вместо дерзкого “Вперед обезьяны! Или хотите жить вечно?!” девочки бессильно поднывали: “Господи, за что, я же всего лишь мечтала поспать!”.

Со второго раза у меня получилось оттолкнуть от себя дверь машины, которую намертво прижимали к корпусу неистовые потоки воздуха. Ветер тут же ворвался в салон, выхватил из кармана двери фантики от конфет и унес их в ночь. Выпрыгивая под дождь в вихре разлетающихся золотых бумажек, я отрешенно подумала, что, кажется, только что загрязнила нетронутую исландскую природу. Тогда я еще не знала, что в недалеком будущем Артем примет решение нанести нетронутой природе еще более суровый удар.

На свежем воздухе стало окончательно и бесповоротно ясно, что мы ни в коем случае не будем ночевать в этом аду, но и ехать дальше без еды и отдыха тоже не в состоянии. Поэтому, завывая от безысходности едва ли не громче ветра, мы принялись разбирать потрепанные палатки, запихивать в машины разорванные тенты, которые изо всех сил старались улететь от нас в стратосферу, и вытаскивать торчащие из дырок в тентах палки, которые раньше были несущими конструкциями палаток, а теперь навевали невеселые ассоциации с открытым переломом.

Артем, как и другие, кинулся спасать свою груду тряпок и палок, но после беглого осмотра пришел к выводу, что палатка получила несовместимые с жизнью травмы. Решив не тратить время и силы на ее сборы, он торжественно провозгласил ее памятником исландской непогоде и бросил в поле на милость шторму.

Пронизывающую вечность спустя палатки были убраны, а мы вместе с парой пачек сосисок и бутылкой портвейна добрались до общей кухни кемпинга, которая представляла из себя небольшой отапливаемый домик с плитой и столами и, к нашему счастью, не закрывалась на ночь. К слову, чтобы достать из машины еду, потребовалось два человека: один висел на открытой двери багажника, чтобы ее не оторвало ветром, пока второй рылся в хаосе из мокрых пакетов и тентов в поисках чего-нибудь съедобного.

С отвратительной жадностью уминая разогретые в микроволновке сосиски, я вслушивалась в чарующую музыку ночи: за стенами дома бился и ворчал ветер, периодически хлопала входная дверь, пропуская очередную порцию мокрых кемперов, волочивших за собой чемоданы, из лежащих вдоль стен спальных мешков храпели такие же потерпевшие крушение путешественники, и вишенкой на торте, главной доминантой этого гимна буре, было непрекращающееся дребезжание стекла в окне напротив нашего стола. И все же тогда этот скудно освещенный домик на окраине цивилизации казался мне самым уютным и гостеприимным на свете.

Потом начался совет зомби на предмет того, где же ночевать. Собственно, думать тут было особо не о чем, мы даже до гостиницы не могли доехать, потому что водители с трудом отличали руль от подушки, а пассажирские сидения и багажник занимало месиво из мокрых тряпок, пакетов и рюкзаков. Нашим единственным вариантом было устроиться на полу в спальных мешках рядом с сопящими братьями по несчастью, но мы были настолько неадекватными, что никак не могли этого понять, и в сонном бреду придумывали совершенно фантастические и оторванные от реальности планы действий, пока безумие не достигло своего апогея.

Из последних сил открыв слипающиеся глаза, Юля заявила, что рядом с лагерем находится божественно красивый пляж с черным песком, настолько великолепный, что люди едут в Исландию со всего мира только ради того, чтобы на него посмотреть. Так что пока она его не увидит, из страны она не улетит, и перебираться в более отдаленные от божественного пляжа места совершенно не в наших интересах, все равно придется возвращаться.

Не в силах противостоять этому внезапному всплеску инициативы все постепенно смирились с необходимостью провести остаток ночи либо на полу, либо сидя в машине, разошлись по своим углам и отрубились, а я осталась за столом наедине со стаканом портвейна. Почему-то именно сейчас, в тепле, сухости и на относительно сытый желудок мой, казалось бы, неиссякаемый запас оптимизма наконец закончился.

Юля спит и видит черный песок

Под вой ветра и дребезжание стекла я все сидела и думала о том, что три из шести наших палаток повреждены настолько, что ими невозможно пользоваться, еще у одной оторваны стропы, а дырки в тентах даже сосчитать не успели. Думала о том, где мы будем спать следующие 10 ночей, сможем ли мы отремонтировать палатки, и, главное, позволит ли нам погода? Думала о том, что отныне тоже буду каждый год праздновать День Благодарения и говорить спасибо этому спасшему нас дому и накормившей нас микроволновке.

Думала о том, что если построить великому Ветру храм и принести жертву Антона… на этом моменте я пришла в себя, резко выпрямилась и отправилась в машину досыпать и набираться сил перед новым увлекательным днем, в который нам предстояло при помощи скотча, нитки, стержня от ручки, пилки для ногтей, бельевых веревок, разобранного на запчасти тамбура одной из палаток, терпения и смекалочки (взять с собой запасные запчасти и инструменты конечно же никому даже в голову не пришло) кое-как починить все пять пострадавших палаток, само собой, после посещения божественного черного пляжа.

Наша с Костей палатка до и после ночевки в Вике. 

Вход разобрали, на запчасти, во время ремонта.

Даже палатку Артема удалось довести до такого состояния, что в ней снова можно было ночевать. Утром он все-таки собрал ее руины с поля, потому что, во-первых, мусорить в кемпинге нехорошо, и, во-вторых, выяснилось, что ближайший спортивный магазин, в котором можно купить замену, находится в 200 километрах от нас, и новые палатки там стоят в районе 25 тысяч в пересчете на рубли.

А пока я устраивалась поудобнее на заднем сидении между ворохом мокрых тентов и палок, втыкающихся в ноги, Сережа дергался в беспокойном сне на полу кухни. Ему снилось, что дребезжащее стекло все-таки не выстояло под напором ветра, и он ворвался в дом, принеся с собой пробирающий до костей холод и дождь и осыпав уставших спящих людей осколками битого стекла.